Фанфики по Гарри Поттеру, Королева Юга, Грейс или всего лишь портрет

Первая Рисунки Гостевая Книги Фильмы Актеры Галерея Масок Фанфики О героях Автор Критика Коллажи Форум Ссылки Клипы Карта сайта

Глава четвёртая. Бедные лютики.

N+2 страница уничтоженного дневника Северуса Снейпа.

… этого не понимаю. Тема оказалась гораздо сложнее, чем я предполагал. Слишком много вопросов, ответы на которые не может дать никто. Она не нуждается в постоянном приёме пищи, т.е. не испытывает голода или жажды. Но (!!!) есть и пить она может. Тьма задери, по каким законам живут эти кляксы?! Я боюсь, что не справлюсь. Тема не по зубам самому Мерлину. Я знаю, кто может помочь. Но его помощь дорого стоит – слишком. И непомерно дорого для какой-то картины. Но иногда мне кажется, что дело в девчонке. Слишком живая. Слишком отличается от других картин. Да и картина ли она?... Я слишком противоречив. Плохой признак…

- Ты чего такой сердитый?

Участливо заглядываю ему в глаза. В эти кошмарно-чёрные глаза.

- Ничего, - грубо и не без злости.

Последнее время он всегда такой: отстранённый, злой, ехидный, недовольный. И, как мне кажется, очень несчастный.

Как всегда сидит у стены. Руки на груди скрещены.

- Ты похож на вопросительный знак.

Брови домиком. Взгляд настороженно-недоверчивый.

- Такой же горбатый, - рисую пальцем дугу в воздухе.

- Замолчи! – резко выпрямился. Руки сжаты в кулаки. Губы – в полоску.

Молчу.

Ровно две минуты.

- Севееееееерус... Ну Севе-е-е-э-э-э-ерус…- начинаю завывать, расхаживая по поляне.

Надолго его не хватает.

- Ну что?!!!

Вскакивает и злобно сверлит меня взглядом.

- Хочешь черешенку? – разжимаю ладонь. На ней маленький багровый шарик. Спелая, сладкая с кислинкой. Невероятно вкусная и сочная.

А он так и замер. Стоит, и взгляд такой… Непонятный какой-то.

- Ну, чего уставился? – обиженно надуваю губы. – Самая настоящая черешня.

- А то, что она нарисованная, тебя не смущает? – левая бровь плавно ползёт вверх. Этак издевательски-иронично.

- Ну да, самая настоящая нарисованная черешня!

Кажется, таким взглядом смотрят на идиотов.

- Эм… кхм… я как-то не подумала, - неловко убираю ягоду в карман.

Представляю, что он теперь думает…

- Глупо получилось, да? – шмыгаю носом и опускаю взгляд.

- Глупо, - соглашается он. И почему-то не улыбается. Вот я бы непременно улыбнулась. Да любой бы улыбнулся. Только не он.

- Ну и ладно, - достаю черешню и кладу в рот. – Я – клякса, мне можно делать глупости.

Гоняю сладкий шарик за щекой.

- Иногда мне кажется, что это не ты напротив меня, а я – напротив тебя. И что это ты здесь нарисованный. И я только руку протяну, а ты на холсте. Гладком, в мелких трещинках. И я пальцем проведу. Но на самом-то деле, всё наоборот. Представляешь? – достаю черешенку изо рта. Теперь она блестит на солнце. Эх, жалко её есть. Раз – и нету ни блестящего красного бока, ни твёрдой косточки внутри.

- Я не собираюсь трогать тебя пальцами. Это негигиенично, - усмехается и убирает с лица прядь давно немытых волос. Очень немытых и очень давно.

- Вот я картина, да?

- Да, - кивает он.

- А ты нет.

- Логично, - скрещивает на груди руки и прищуривает один глаз. Не догадывается, в какую сторону меня несёт.

- А знаешь, почему сейчас я бы ни за что на свете не захотела бы стать человеком? – тоже прищуриваюсь.

- Почему? – теперь уже недоумённо.

- Видишь эту черешню? - я поднимаю руку, держа красный шарик двумя пальцами.

- Ну? - нетерпеливо.

- Это самая вкусная черешня на свете. И ты – человек – никогда не сможешь её съесть, – кладу черешню в рот и с наслаждением прокусываю упругую кожицу. Закрыв глаза, проглатываю сок. Не спеша пережёвываю сладкую мякоть. – А вот теперь, когда осталась только косточка…- я вздыхаю и выбрасываю косточку куда-то за раму. – Вот теперь картиной быть ужасно.

Сажусь на траву. Прямо на лютики. Бедные, бедные лютики.

Молчит.

А я продолжаю:

- Всё моё существование состоит вот из такой вот чепухи. Отрывков, моментов, когда я счастлива. Но знаешь, в чём весь ужас? Они короткие. И совершенно одинаковые. Ты можешь быть счастлив целый день. Или вообще каждый день. А я – только из-за ягоды, которая вот уже и не ягода… - тоскливо смотрю туда, куда исчезла косточка. – Или из-за Рождества.

- Зачем ты… - запинается. Порывисто одёргивает рукав. – Зачем ты говоришь всё это?

Смотрит с какой-то болезненной жалостью.

И я отворачиваюсь.

- Да я не к тому. Жалеть не нужно, - продолжаю спустя какое-то время. – Просто ты всегда такой…такой…такой, как будто ночью нет звёзд, - шумно выдыхаю. Как же тяжело говорить такое. Но ведь и так, как он, тоже нельзя… - И луны тоже нету. И вообще ничего нету! – срываюсь на тихий крик. – Ты пойми, ты всё можешь! Просто подойди к окну, а там снег! Он падает. Тает. Замерзает. А ночью холодно на улице. Щеки и нос так мёрзнут! Я помню! До сих пор помню! А то, что не помню – вспоминаю. Потому что сейчас я не вижу ни снега, ни льда, и щёки не мёрзнут! И никогда не увижу! И руки не будут дрожать от холода! А ты сидишь здесь! Сидишь и ненавидишь. Ты думаешь, я не замечаю?! Ты просто ненавидишь! Ты всех ненавидишь! Даже этот снег, который я не вижу!

Да, я плакса. Самая настоящая плакса. А ещё я клякса, и мне всё можно. Даже плакать.

Реву, зарывшись лицом в подол юбки. Реву, потому что не понимаю, как можно быть таким.

- Грэйс, - тихо и как-то…ну, словно извиняется. – Грэйс, ты…ты пойми...

Наверное, сейчас стоит и теребит краешек мантии.

Поднимаю голову. Нет – сидит у стены и смотрит в одну точку.

- Иногда так бывает, что радоваться нечему. Я понял, что ты имеешь в виду. У меня в руках целая жизнь: мягкая и податливая, как глина. И я могу лепить её, какой захочу. Например, я могу слепить счастье из этой секунды, - он вытягивает ладони и трёт одну о другую. – Ведь мне дано то, что многим даже не снится, - поднимает на меня взгляд. А там жалость. Целое море.

Икаю, вытирая слёзы.

- А что же делать, если я вылепил не ту фигуру, а кое-кто постарался, и глина застыла?

- Что? Что случилось? - смотрю на него и понять не могу. – Ведь так же не бывает. Ты каждый день такой, как будто день последний. Кто-то умер?

- Можно я расскажу тебе потом?

- Можно, - уныло бросаю я.

- Хочешь платок? – протягивает мне мятую тряпочку и ухмыляется. Только теперь почти весело. Но в глубине грустно. В самой глубине этих невозможных глаз.

- Дурак, - улыбаюсь и кидаю в него лютиком.

И лютик исчезает где-то далеко впереди - там, где кончается моя рама. Бедный нарисованный лютик…