Раз персонаж по имени Гарри при ближайшем рассмотрении подлостей не совершает, то обвинение в аморальности приходится предъявить самой писательнице.
Она, мол, переносит в сказку гностико-теософскую теорию о расовом превосходстве “волшебников” над “маглами”.
И в самом деле, противопоставление духовной “расы” (посвящённых “пневматиков”) профанам (“иликам”) характерно для традиции западного эзотеризма. Гностическая библиотека из Наг-Хаммади (она была собрана в четвёртом веке и найдена лишь в середине ХХ столетия) вполне ясно проводит эту границу: “Поистине, не признавай сих за людей, но считай скотами, ведь как скоты поедают друг друга, также у них, такого рода людей – они поедают друг друга, но они изъяты из истины, ибо любят сладость огня и рабы смертных и стремятся к делам осквернения, выполняют желания отцов своих” (Наг-Хаммади 2,7,141)[73]. “Есть много животных в мире, имеющих обличие человека” (Наг-Хаммади 2,3,119)[74].
Это те самые “апокрифы”, которыми современная антицерковная пропаганда мечтает подменить церковные Евангелия…
По мысли современных гностиков – теософов и рерихианцев – человечество уже прошло через четыре “расы” (этапа) своей духовной эволюции (лемуры, атланты и т.п.). Сейчас на земле почти все народы принадлежат к пятой расе (хотя и есть несколько совсем отсталых)... Теософы же – это люди будущей, шестой расы. По самоощущению Анны Безант, “теософ достиг вершины, опередив свою расу”[75].
“Новый мир”, который настанет в эпоху New Age, в чаемую теософами “эру Водолея”, приведёт на землю “шестую” расу, которая будет владеть оккультно-магическими способностями. “Да, во всех теософических книгах можно найти указание, что шестая раса собирается в Америке”, – пишет Елена Рерих[76]. Эта новая раса – раса Богочеловеков[77] и Сверхчеловеков[78]. Между правителями, просвещёнными оккультным гнозисом, и обывателями проляжет расовая граница. “Теперешний вид человека будет рассматриваться как исключительный выродок”[79].
Впрочем, нынешние люди в глазах новых колдунов не просто “выродки”, они даже не люди, а так – “человекообразные”: “Стоит запереть шесть человекообразных в одно помещение, и через час дверь будет дрожать от империла” (Иерархия, 423).
Новым владыкам будет непросто с нами, обычными людьми. “Входы в Мир Надземный очень сокрыты для большинства двуногих. Нужно напоминать им о безысходности их будущего. Только суровым приказом могут идти люди, не умеющие мыслить” (Надземное 793). “Следует исследовать различные толпы двуногих. Без наблюдения вы не сможете противостать их уловкам. Во время изучения вы поймёте, где можно увещевать, а где потребуется смена оболочки” (Надземное 345).
Учитывая, что на теософском жаргоне “оболочкой” именуется тело, то рекомендуемая теософским вождям “смена оболочки” для непокорных “двуногих” обретает довольно мрачный смысл… “Часто Нас спрашивают, почему Мы не торопимся уничтожить вредное существо? Это действие нужно пояснить, тем более, что вы сами имеете орудие такого уничтожения. Ни одно существо не обособлено. Неисчислимы слои паутины кармы, связывающие самые разнородные существа. По пути течения кармы можно ощутить нити от самого негодного до достойного. Потому разящий должен, прежде всего, омертвить каналы, соединяющие струи кармы. Иначе отдельно справедливое уничтожение может повлечь массовый вред. Потому средство уничтожения должно быть употребляемо очень осторожно” (Знаки Агни йоги, 115).
Границы между расами, проходящие по признаку владения оккультными способностями – эта черта является характерной и для художественного мира Ролинг.
“Люди фигурируют где-то на обочине. Либо как негодяи (Дурсли), либо как полудурки. И уж, конечно, это существа, низшие по отношению к магам. Их даже людьми-то толком не называют, все больше простаками, простецами, маглами”[80]. “Главной моей претензией к книге Ролинг является её панегирики в адрес элиты, “узкого круга”, по выражению К. С. Льюиса (“Мерзейшая мощь”). Позвольте напомнить: в своих книгах автор “Гарри Поттера” описывает сказочное, альтернативное устройство мира. Люди делится на колдунов и обычных людей (магглов). На опекунов и опекаемых. На тех, кто знает правду и тех, кому дурят мозги. На интересных (хотя и не всегда положительных) творческих личностей и серую массу мещан-простецов. На малый народ (по выражению одного бывшего математика) и управляемое тупое быдло. Налицо социальная антиутопия, но вот что поражает: главный и весьма положительный герой не находит ничего противоестественного в этом ужасном тоталитарном мироустройстве, напротив, он радостно вливается в правящую миром тайную элиту и ни тени сомнения не возникает в его детской голове. Если он защищает маглов, то только так, как защищают кошку. Он протестует против дискриминации маглорождённых колдунов на том только основании, что те уже не магглы. Похожее ощущение у меня осталось в своё время от “Города солнца” Кампанеллы. В обоих произведениях авторы описывают то, что им самим кажется прекрасным, а читатель не в состоянии увязать их текст с элементарными представлениями о том, что хорошо и что плохо. Я не понимаю, почему на эту апологию скрытой деспотии нападают в основном ортодоксы. Где защитники прав человека, где гуманисты? Почему не слышны их голоса? Разве не с их именно точки зрения сказки Ролинг аморальны? Как-то всё это не укладывается в голове. Единственное приходящее в голову объяснение, согласно которому идея тайной власти не так уж и противоречит современным “общечеловеческим ценностям”, следует отбросить, как пугающе маргинальное. Или не следует? Честное слово, я никогда не считал себя приверженцем антропоцентристской морали; но прочтя “Философский камень”, вдруг почувствовал острый приступ антитоталитаризма. Даже страшилки Оруэлла не произвели на меня такого действия. Может быть, за это надо сказать спасибо Гарри Поттеру?.. Я очень отчётливо вижу искушение, встающее перед начинающим журналистом: он видит себя колдуном, знающим правду. А его читатель – это магл, заслуживающий того, чтобы быть обманутым. Каким грандиозным подспорьем для искусителя будут детские воспоминания о любимой книжке!”[81].
Это и в самом деле производит неприятное впечатление: среди людей-неволшебников не обнаруживается ни одного положительного персонажа. Конечно, есть надежда, что в следующих томах ситуация изменится. Но пока вопрос остаётся: зачем автор столь резко отделил мир “Хогвартса” от мира обычных людей (ибо использование оскорбительной клички есть именно резкое противопоставление)? И это при том, что ни интеллектуально, ни нравственно волшебники не превосходят “маглов”.
Но всё же вновь и вновь скажу: если Рерихи посылали свои оккультные инструкции реальным политическим вождям (Сталину и Рузвельту), пробовали вмешаться в реальную политику и более чем серьёзно относились к своим оккультно-расистским конструкциям, то Ролинг пишет всего лишь сказку. В волшебных сказках сюжет сосуществования разных “рас”, разных типов существ с разными волшебными способностями является достаточно традиционным.
Кроме того, ролинговские волшебники не стараются возглавить “эволюцию человечества” – в отличие от теософских “махатм”.
Наконец, стоит заметить, что настойчивое именование обычных людей с помощью клички и в самом деле приводит к тому, что “ребёнок исходно отчуждается от людей, изображённых в книге Ролинг”[82]. Но вот вопрос: от каких именно людей отчуждается тем самым ребёнок? Сам-то читатель имеет волшебную палочку? Умеет колдовать? Считает ли себя колдуном? – Нет, нет и нет. Читатель всегда помнит, что сам он – из мира “маглов” (особенно если на день своего 11-летия он отчего-то не получил пригласительную открытку из Хогвартса). Значит, нарочито презрительная кличка относится и к нему. И тогда понятно её использование: она создаёт психологический барьер, отделяющий детей от волшебников и тем самым мешающий читателю всецело отождествить себя с ними.
Критики, по их собственному признанию, прочитавшие лишь один том сказки из четырех вышедших (а именно второй)[83], обвиняют Ролинг в расистском презрении к человечеству на основании того, что семейство Дурслей изображено ею несимпатичным. “Но если вдуматься, что уж такого монструозного в отношении этих людей к своему племяннику? Они взяли крошечного сироту в семью и воспитывали десять с лишним лет, зная, между прочим, что отец его был колдун”[84].
Что ж, трезвое и замечательное рассуждение. Вот только построено оно на пустоте. На пустоте, зияющей в том месте сознания критика, которое должно было бы быть заполнено знанием того материала, что он своей критике подвергает. В данном случае вся эта конструкция строится на не-прочтении первого тома, в котором, собственно, и описывается жизнь Гарри у дяди Вернона. Малыша Дурслеи держат под лестницей – в чулане с пауками. Одевают в обноски, кормят по “остаточному принципу”, ежедневно оскорбляют. И в самом деле – ну что же в этом “монструозного”? Монстр, конечно, Гарри, который “делая гадости семейству Дурслей, не испытывает ничего похожего на раскаяние. Ну, а о благодарности к приёмным родителям и речи нет”[85]. Ага, много такой благодарности было у той же Золушки (кто забыл – концовку этой классической сказки я напомню ниже)!
Так что, хоть и понятно недоумение по поводу расовой границы в мире Ролинг, но все же критиков откровенно “заносит”. Мол, “Ролинг руководствуется принципами, исходя из которых людям, посягнувшим на самое святое в мире, – магию – нет пощады. По хорошему, они и жить-то недостойны”[86]. И из чего это взято? Положительные волшебные персонажи Ролинг если и применяют свою магическую силу к обычным людям (не-волшебникам, “маглам”), то лишь для того, чтобы стереть у людей память о случайных прорывах границы между их мирами. В этом отличие их поведения от навязчивого контактёрства “инопланетян”. Именно “воли к власти” над людьми у положительного большинства соплеменников Поттера нет. Они хотят просто соседства и взаимного невмешательства. Они даже не сердятся и не мстят за костры инквизиции (именно с этой темы начинается третий том сказки – “Гарри Поттер и узник Азкабана”). И уж тем более не ставят целью уничтожение людей, не приемлющих магию…
Конечно, среди анти-Ролинговских аргументов почётное место занимает обвинение в сатанизме. Ради причисления Ролинг к сатанистам была придумана байка о её якобы сатанистском и богохульном интервью лондонской газете. Разоблачение этой выдумки, оказавшейся популярной на православных интернет-форумах, давалось неоднократно самой писательницей[87].
Приводя сцены действительно мерзких ритуалов (типа магического воссоздания Волан-де-Морта) критики отчего-то заключают: “В этом главная опасность книг Ролинг – они представляют зло в занимательном для детей виде”[88]. Но как может быть “занимательно” то, что и в самом деле и мерзко, и страшно? Как можно совмещать обвинения в том, что такие сцены травмируют психику ребёнка, с обвинениями в том, что эти же сцены завлекают его к чёрную магию? Не логичнее ли расценить такие сцены как анти-магическую прививку?
Ради того, чтобы обвинить Ролинг в оккультизме, приходится под заданную формулу подгонять материал сказки, невзирая на то, что он сам при этом вопит и протестует не тише мандрагор: “Добро и зло в книгах Ролинг вообще пребывают в единстве,– говорит О. Елисеева, – они как бы разные стороны одного и того же существа. И пребывают в равновесии. Эта идея дана через образ учителя Люпина в третьей книге. Добрый Люпин лучше всех своих предшественников учит детей, как защищаться от тёмных сил. Но он же каждое полнолуние становится волком-оборотнем, т.е. превращается в ту самую тёмную силу, от которой учил защищаться. Идея равновесия добра и зла в одном существе относится к самому архаичному пласту оккультных представлений”[89].
Аксиома оккультизма здесь изложена точно. В нём действительно принято считать добро и зло взаимно необходимыми друг другу. “В Абсолюте зла как такового не существует, но в мире проявлённом все противоположения налицо – свет и тьма, дух и материя, добро и зло. Советую очень усвоить первоосновы восточной философии – существование Единой Абсолютной Трансцендентальной реальности, её двойственный Аспект в обусловленной Вселенной и иллюзорность или относительность всего проявлённого. Действие противоположений производит гармонию. Если бы одна остановилась, действие другой немедленно стало бы разрушительным. Итак, мир проявлённый держится в равновесии силами противодействующими. Добро на низшем плане может явиться злом на высшем, и наоборот. Отсюда и относительность всех понятий в мире проявлённом”[90]. Оказывается, если бы зло прекратило своё действие в мире, гармоничность Вселенной разрушилась бы. Добро не может жить без зла, а Абсолют не может не проявлять себя через зло. И даже более того: зло – не просто одно из условий существований Добра или его познания, это вообще сама основа бытия. “Древние настолько хорошо понимали это, что их философы, последователями которых являются теперь каббалисты, определяли Зло как “подоснову” Бога или Добра”[91].
Но в Люпине нет гармонии добра и зла. Чтобы быть добрым героем, ему не нужно превращаться в волка. Тут действуют трагические обстоятельства, не зависящие от воли героя. Он добр вопреки своим волчьим превращениям, а не благодаря им. Люпин – это замечательный образ человека, который знает о семени зла, которое он в себе несёт, и потому хочет предостеречь других людей от этого своего “двойника”. Тут для педагога есть повод обратиться к традиции поэтического освоения темы “чёрного человека” у Гейне[92], Есенина, Высоцкого… Или перейти на бытовой уровень: Люпин, ежемесячно становящийся оборотнем, не похож ли на человека, столь же регулярно (в день получки) превращающегося в громилу-пьяницу?
Дальше мы читаем: “Особенно нагло оккультная мистика добра и зла предъявлена в образе главного героя. Разве бывает в детских сказках, чтобы самый гнусный персонаж передал самому лучшему герою часть свой чёрной “энергии”? Так сказать, подселился в его душу, заряжая её демонизмом? Представьте себе, что после сражения со Змеем Горынычем и победы над ним добрый молодец при столкновении с очередными злыднями выдувал бы изо рта зловещие языки пламени. То есть, добро побеждало бы зло силой, унаследованной от ранее побеждённого зла. Для традиционной религиозной системы координат это дичь. А для оккультизма – норма”[93]. “В четвёртой книге серии оказывается, что у Гарри и у Вольдеморта один и тот же источник волшебной силы. Это очень характерно для язычества, в котором добро и зло считаются относительными. В то время как Господь ясно учит нас, что добро и зло отличаются друг от друга по самому своему существу”[94].
Критики увидели тут намёк на оккультизм. А мне тут кажется намёк на Промысел. Почему Волан-де-Морт оказался бессилен перед маленьким Гарри – мы узнаем, наверно, только в конце всего сериала. Узнаем, почему у них оказались идентичные волшебные палочки, почему они оба оказались “змееустами”, как они оба связаны со Слизерином и т.д. Пока рассказ не дорассказан – не стоит судить о самой таинственной его детали.
Но и по поводу того, что уже известно сейчас, не стоит возмущаться. Нас ведь не смущает, что в христианстве подобное побеждается подобным: “смертию – смерть”. А тут вдруг такая категоричность…
Этот сюжетный ход не имеет отношения к “мистике добра и зла”. Владение языком змей в мире Поттера – всё равно что в нашем мире владение латынью. Оно нравственно нейтрально. Волшебная сила в мире Поттера не есть добро. Это не благодать. И потому она может оказаться в любых руках. В мире Хогвартса владение необычными способностями не является ни добром, ни злом. Вопрос в том, как человек их использует. А Гарри никогда не использует магические силы для зла.
Из того обстоятельства, что Гарри и его враг равно причастны магической силе, не следует вывод и о единстве добра и зла. Иначе можно этот же вывод добыть и из того обстоятельства, что дождь идёт на грешных и на праведных, а солнце светит и на Гарри и на Сами-Знаете-Кого[95].
Нужный критикам вывод можно получить, лишь если заранее согласиться с тем, что сами критики и оспаривают: признать магическую силу Гарри “добром”. А на деле (то есть по условиям сказки) она – как блондинистость или чернявость. Это свойство само по себе “внеморально”. Но не “внеморален” сам Гарри, который этим внеморальным своим свойством пользуется как раз для достижения вполне добрых целей.
Что же касается использования оружия, отнятого у зла для дальнейшей борьбы со злом – то это всего лишь тема трофея. Она отнюдь не является оккультной. Это традиционная тема человеческой истории и культуры. Очень многогранно она, например, освящается в эпопее Толкиена. “Кольцо Всевластья” – трофей, который губит новых своих владельцев. А Сильмарилли, отбитые у врагов, могут вновь стать источником доброго света…
Нет оккультизма (то есть идеи о том, что добро нуждается во зле) и в образе дементоров – “которыми не брезгуют добрые колдуны”[96]. То, что “добрые колдуны” вынуждены обратиться к помощи безусловно злых дементоров, есть признак непорядка в немагловом королевстве (непорядков там вообще много – и это ещё один барьер на пути детских “мечтателей”, желающих по прочтении сказки попасть в “Хогвартс”). И Дамблдор как раз ищет возможности избавиться от дементоров...
Книжка Ролинг – современная. Но это не значит, что она “постмодернистская”. В ней нет “постмодернистских” игр, экспериментов с размыванием добра и зла. “Общечеловеческие” принципы нравственности в ней прописаны безупречно.
Если и есть расхождение – то это расхождение с некоторыми уже чисто конфессиональными критериями добропорядочности: занятия магией сказка Ролинг не осуждает. Однако нарушение конфессиональных норм (нарушение, вдобавок, мнимое, ибо речь идёт о сказке, а не о вероучительном трактате) не стоит преподносить как нарушение норм моральных. Неверующего человека, не соблюдающего Великий Пост, вряд ли стоит называть мерзавцем.
Занятно, кстати, что другой критик увидел пагубность сказок про Гарри Поттера в том, что в них слишком уж ясная граница между добром и злом – и это, мол, на руку американскому империализму с его мифологией “оси зла”[97]. Да, в этом смысле эта сказка традиционна: замечательная и познавательная черта всей вообще детской литературы – ясное различие добра и зла, изначальное и чёткое распознавание, где “наши”, а где “плохие”. И что же – все эти книги и фильмы считать теперь “пособниками американского материализма”?
Ещё один повод обвинить сказочницу в аморальности усматривается в том, что ею “по-садистски преподнесён и один из самых душераздирающих моментов”[98] – речь идёт об истории с туалетным призраком Миртл из второго тома. Да, и в самом деле облик этой девочки выписан Ролинг безо всякого сочувствия.
Впрочем, что я сказал – “образ девочки”! Этого как раз нет. Это именно “образ призрака”. А призраки – они одномерны, плоскостны, прозрачны. Люди (такие как Снегг или Люпин, а со временем, наверно, и Педдигрю, которому, похоже уготована роль, схожая с ролью Горлума во “Властелине Колец”) в сказке Ролинг могут быть сложны. Но все её персонажи-призраки подобны адским жителям из “Расторжения брака” К. Льюиса: они не живы в том прежде всего смысле, что в них ничего не меняется, они остаются пленниками своей главной их прижизненной страсти. Вот и “плакса Миртл” есть просто олицетворение “плаксивости”. Это – басня.
Басни же населены “призраками”-аллегориями, а не живыми людьми. Требовать авторского и читательского сочувствия к призраку-плаксе – всё равно, что требовать сочувствия к крыловской стрекозе-лентяйке. И жесток же оказался дедушка Крылов: вместо того, чтобы некогда павшей, но раскаявшейся стрекозе дать приют в зимнее время, он её выгоняет на мороз – “так поди же попляши!”. Крылов-то, выходит, садист почище Ролинг: стрекоза ведь, в отличие от “плаксы Миртл” никого не “доставала”, детей не пугала, просто жила и веселилась – а с ней поступили так “не по-христиански”!
Я бы от истории с Миртл начал разговор о том, как скучно жить человеку, который думает лишь о себе самом и без конца подсчитывает обиды, нанесённые ему другими. Такой гордец – да, да, плаксивость есть форма гордыни – в конце концов сам запирает себя в одиночке. В унитазе. Священник Александр Ельчанинов однажды сказал, что “гордый человек подобен стружке, завитой вокруг пустого места”. Вот и вокруг Миртл создалась пустота, в которой повинна лишь она сама: своими слезами о себе самой она выела всё живое и в себе, и вокруг себя. Злопамятство – вот в чём трагедия Миртл. Тяжело жить, если помнить всё то дурное, что, как тебе кажется, сделали тебе люди. Тут уж лучше забыть, а ещё лучше – простить. Прощение – вот выход из миртловского туалета…
И в конце концов я бы предложил прочитать стихотворение современного днепропетровского поэта Андрея Осмоловского[99]:
Грех гордости не так
легко изжить:
Лишь что-нибудь приличное напишешь –
Опять с тобою эта злыдня,
Пытается тобой руководить:
Смотри на прочих искоса и сверху,
Уж как мелки они.
А ты - Орёл, и равных тебе нет.
Так шепчет в ухо гордость, отнимая
И дружеские чувства, и любовь,
Рождает пустоту и скуку,
В конце концов последнее отнимет:
Не сможешь ничего писать –
Ведь всё вокруг покажется так плоско,
Не будет стоить твоего таланта –
И сгинешь окончательно с тоски.
А если кто-то рядом будет весел,
Тут зависть на подмогу к ней придёт,
И будут есть тебя, травить и мучить
Сестрицы эти милые вдвоём.
Две - гордость с завистью - сестрицы злые,
Две эти мерзкие змеи
Стремятся мир заляпать грязью,
Всё вывернуть изнанкой, всё залгать,
Всё белое представить чёрным.
Но ты не медли! Если в первый раз
Пришла и постучала в двери гордость,
Невинной гостьею зашла в твой дом
И в уголке тихонько основалась –
Гони её пинками и взашей,
Не подпускай её к питью и пище,
Молись усердно Богу, чтоб она
Покинула твоё жилище.
Молитвы меч ей крайне неприятен,
Особенно канон ей покаянный
Досаду причиняет: словно уголь,
Попавший между телом и одеждой, –
Корёжит гордость, не дает покоя.
Пусть убежит, не крикнув “До свиданья”, И Бога много ты благодари,
Что избежал ты этого несчастья,
Что сброшен с сердца чёрный камень –
На время, до счастливого стиха.
А критикессы, не упускающие случая напомнить о своём огромном педагогическом опыте, с порога отбрасывают подобную возможность: “Такого “добра” в книге навалом”[100]. Меня же их напоминания о своём “немалом опыте работы с детьми” не убеждают. Когда я вижу человека, который ещё верит во всемогущество запретов[101] – я сам не верю в доброкачественность его педагогического опыта (опыт-то у них, несомненно, есть, только вот не подрастерялся ли он по мере их личного воцерковления?).
Это стыдно, когда видишь, что от имени твоей веры твои единоверцы говорят глупости.
Нет, критическое отношение к “Гарри Поттеру” – не глупость. Просто, если уж читать эту книгу так, чтобы каждую строчку сказки сопоставлять с православным катехизисом, то пусть тогда такой аналитик и сам не выходит за рамки христианского учения и христианской этики.
Вот пример забвения христианских истин ради полемических нужд. В одной антипоттеровской статье упоминается сказка Урсулы ле Гуин “Волшебник Земноморья”. И говорится: “среди предметов, которые изучались в школе волшебников, придуманной ле Гуин, была наука об истинных именах всех земных вещей и предметов, что давало неограниченную власть над ними тем, кто их знал. Гностические или нью-эйджеровские корни этого предмета очевидны”[102]. Странно, что монахиня не заметила библейских корней этого представления. Ведь идея о том, что знание имени есть получение власти над именуемым, встречается уже в библейском повествовании об Эдемском саду. Это ведь один из самых традиционных мотивов христианской книжности: nomina sunt omina (“имена суть предзнаменования”).
Другая писательница, говоря о действительно печальной нынешней духовной “всеядности”, зачем-то похулила Христа: “Получилась такая окрошка: Христа отождествляем с Абсолютом (прости, Господи!)”[103]. Но христианское богословие, исповедуя Христа Богом (Единым Богом), тем самым именно в Нём узнаёт Лик Абсолюта, и имя Абсолюта прилагает к Нему. Например – “Этот личный Абсолют вступает в отношения с человеческими личностями”[104].
С другой стороны, даже если ты решил, что книга вредная и с ней нужно вступить в полемику – врать в этой полемике всё же не стоит.
Не надо врать, будто ”мальчик-колдун Гарри Поттер борется со злом (священниками) с помощью магии и духов”[105]. Ну нет в этих книгах никаких христианских священников, тем более таких, с которыми борется Гарри.
Не надо врать, будто в этих сказках “Иисус представлен жалким слабаком, заслуживающим презрения”[106]. Иисус вообще не упоминается в этой сказке (разве что читатель сам может вспомнить о Том, Чьё Рождество и Пасха всё же празднуются в волшебной школе).
Не надо врать, будто “Алекс Кроули, мировой вождь сатанистов, высочайше оценил это цикл повестей”[107]. Александр Кроули (Александр – христианское имя; в сатанизме он взял себе имя Алистер) действительно мировой вождь сатанистов. Но он умер в 1947 году – за 50 с лишним лет до появления этих книг.
Не надо врать, будто бессовестный Гарри радуется неудаче, произошедшей с учителем, который “ранее спас Гарри жизнь”[108].
Некая гречанка Елена Андрулаки написала гневную отповедь – от имени православной Церкви. Она уверяет, что уже во второй книге о Гарри Поттере “мы читаем о жертвоприношении животного, школьной кошки (которую, заметьте, зовут “госпожа Норрис”) и об одержимости маленькой ученицы, которая, теряя контроль над собой, душит петухов и нападает на всё живое и мёртвое в школе. Атмосфера всё более напоминает триллер, тем более, что все ученики каждую секунду подвержены опасности быть убитыми”[109].
Ну что тут сказать... 1) Кошка не была убита. Она была лишь парализована. В конце этого же тома она излечивается; 2) её парализация не была жертвой, приносимой кому бы то ни было; вид её парализованного тельца должен был напугать детей; 3) люди вообще не имели отношения к этому случаю: кошка оцепенела от того, что в луже увидела отражение глаз василиска; 4) василиска выпустил на волю самый нехороший персонаж книги, а Гарри убил василиска и прогнал его хозяина… И как же из этого можно было сделать вывод, будто книжки про Гарри Поттера учат приносить кошек в жертву сатане?!
Верно, есть в этой книге[110] девочка, которая стала жертвой магии, “зомби”. Но это событие оплакивает потом и она сама, а писательницей состояние “одержимости” оценивается как крайне негативное. Считать, что в этом сюжете есть проповедь сатанизма – всё равно что видеть её в евангельских рассказах об исцелении Христом бесноватых.
Верно, что “атмосфера всё более напоминает триллер, тем более, что все ученики каждую секунду подвержены опасности быть убитыми”. Но верно и то, что положительные герои противостоят этим ужасам, находят в себе смелость для борьбы. И побеждают.
Как-то даже неудобно пояснять гречанке, что в любой детской эпопее есть минута “катарсиса” – победа добра следует за казалось бы уже безнадежным триумфом сил зла. И всё же – приходится напоминать ей этот термин греческой философии и драматургии, объясненный ещё Аристотелем: катарсис есть очищение “путём сострадания и страха” (Поэтика 1449b28). Уж больно странная эта гречанка, которая умудрилась не узнать в сюжете с кошкой “римэйк” греческого мифа о Медузе Горгоне. Так что же – теперь и греческие мифы, в которых рассказывается о парализующем взгляде Медузы Горгоны, будем прятать от детей?
В тексте книги это менее заметно, а вот во второй серии фильма, снятой именно по второму тому сказки (это тот, что так впечатлил греческую Елену), замечательно именно быстрое чередование страшных и смешных эпизодов. Ребёнок не успевает ещё всерьёз испугаться – а уже следует щадящая его психику развязка и шутка.
Конечно, легко давать советы – “Вообще в искусстве для детей должно быть как можно меньше ужасов, особенно снабженных физиологическими подробностями. Вспомните мнимую смерть Белоснежки или Спящей Красавицы, вспомните отрубленную голову богатыря, которую приставляли к туловищу и орошали живой водой. Где описание выпученных глаз и вывалившегося языка? Никакой патологоанатомии”[111]. Но этих советов не слышал Джек Лондон. И те поколения подростков, что, не послушав благочестивых женских советов, успели получить уроки мужества при чтении его рассказов…
Впрочем, тут трудно сказать: классические подростковые авторы не успели послушать советы наших педагогов, и потому так “лоханулись”, или же эти педагоги в процессе своего воцерковления забыли, как выглядят детские сказки.
Ну что, казалось бы, может быть знакомее истории про “Золушку”? Тем более, что именно “Золушку” наши критики противопоставляют “Гарри Поттеру”[112]. Но что же мы там читаем? Когда дело дошло до примерки туфельки – “Мать подала нож и говорит: А ты отруби большой палец; когда станешь королевой, всё равно пешком ходить тебе не придётся. Отрубила девушка палец, натянула с трудом туфельку, закусила губы от боли и вышла к королевичу. И взял он её себе в невесты. Но надо было проезжать мимо могилы, а сидели там два голубка, и запели они: Погляди-ка, посмотри, а башмак-то весь в крови… Посмотрел королевич на её ногу, видит – кровь из неё течёт”. Следующая сестра отрезала уже кусок своей пятки… А когда, наконец, принц нашёл Золушку, то уже по дороге в церковь те самые голубки выклевали по глазу сёстрам Золушки, а по дороге из церкви эти милые птички, ничего не делающие без повеления Золушки, окончательно ослепили её сестриц[113]… Про “Отрубленную руку” Гауфа и “Эликсир сатаны” Гофмана я вообще молчу…
Так что лучше уж – “Гарри Поттер”.
Тем более лучше, что в отличие от обычных “всевозрастных” сказок, в этом сериале с каждым томом взрослеют и персонажи, и читатели книжки. Так, самый мрачный – четвёртый – том рассчитан уже не на 11-летних детей, а на 14-летних подростков. Эти уж сами кого угодно запугать могут…
А вот ещё повод для испуга: “Стоит обратить внимание ещё и на рассказ о “смене обличья”, которое сорок семь раз совершала любительница гореть на костре – Венделина. Это не что иное, как ненавязчивая попытка Джоан Ролинг приобщить читателей к вере в многократные перевоплощения – так называемую “реинкарнацию”. А ведь вера в реинкарнацию – одна из характерных черт “нью-эйджерства””[114].
Что ж, обратим внимание… Но на сам авторский текст: Гарри Поттер пишет сочинение на тему “Был ли смысл в XIV веке сжигать ведьм?”. В одном из своих пособий он читает: “В Средние века люди, в чьих жилах нет волшебной крови (маглы), очень боялись колдовства, но отличать настоящих ведьм и колдунов не умели. Иногда им всё же удавалось поймать волшебника, но простецы не знали, что волшебникам огонь не страшен: они умели замораживать огонь и притворяться, что им очень больно. На самом же деле они испытывали не боль, а лишь приятное покалывание по всему телу и тёплое дуновение воздуха. Так, Венделина Странная очень любила “гореть” на костре. И чтобы испытать это ни с чем не сравнимое удовольствие, сорок семь раз меняла обличье и предавала себя в руки маглов”[115].
Монахиня Евфимия увидела здесь проповедь реинкарнации. Мне же здесь видится избавление детей от страха перед “жуткой инквизицией”, который навязывает светская школа. Если бы книга была задумана как антихристианская – уж об инквизиции и кострах в ней, наверно, говорилось бы не в такой мягкой интонации…
А реинкарнации здесь и близко нет. Ведь чтобы 47 раз реинкарнироваться, нужно прожить 47 жизней, каждую начиная с пеленок. Вряд ли Венделину каждый раз сжигали в детстве. Предположим, что при этом она ни разу не доживала до старости. Но даже если каждый раз её казнили в совсем молодом, 20-летнем, возрасте, стоит умножить 20 на 47 – и получится, что Венделина всходила на костёр в течение 940 лет… Но в европейской истории костры инквизиции просто не горели так долго: “охота на ведьм” пришлась на рубеж XVI-XVII столетий (и тут Ролинг неправа, относя эти события к средним векам)[116].
Сказка ясно говорит: Венделина “меняла обличье”, а не “реинкарнировалась”. Это обычная волшебная метаморфоза волшебной сказки. Уравняв волшебное превращение с реинкарнацией, монахиня Евфимия совершила ту же неосторожность, которую обычно совершают как раз нью-эйджеровские пропагандисты. Узрев в русской сказке волшебное превращение Иванушки в волка, они тут же торжествующе восклицают: смотрите – русский народ всегда верил в реинкарнацию! А ведь это не так – ибо Иван не стал волчонком, а скинув волчью шкуру – не стал младенцем, а сразу же явился в облике жениха… (кстати, об этой русской сказке монахиня Евфимия напрочь забыла – ибо в её восприятии любое сказочное превращение есть “болото оккультизма”[117], а не просто сказка, которая вообще немыслима без игры в невозможное).
Я бы использовал эпизод с Венделиной как повод для того, чтобы рассказать ребятам о том, в чём неправда инквизиции, а в чём – неправда мифа об инквизиции…
Поспешно-предвзятое восприятие сказки являет себя даже на уровне подбора слов: при желании, конечно, можно увидеть в сказке “оккультную ложь”; я же предпочту сказать – “сказочный вымысел”. Ложь тем и отличается от сказки, что сказка не старается выглядеть достоверной правдой, сказка честна в своём фантазёрстве. А оккультная ложь врёт с серьёзным видом. Если критик не понимает этого различия между сказкой и теософским трактатом – то лучше вообще ему (ей) не вдаваться в духовно-литературоведческие инквизиции[118].
А вот самый яркий пример критический предвзятости: “Гарри отзывается о своей матери так: “Моя вульгарная мать-магла”. Страшно, что эти слова говорит сын, которого эта самая “вульгарная магла” спасла от смерти, пожертвовав собой”[119].
По-детски скажу: так нечестно. Если бы эти слова Гарри сказал в кругу подростков-друзей, то они были бы обычной подростковой подлостью. Но сказал он их во время смертельного поединка с врагом своим и своей матери. Этот мерзавец как раз был расистом, презирающим и ненавидящим “маглов” (людей-неволшебников). Гарри в ответной реплике по сути лишь цитирует его, опровергает своего оппонента, на секунду встав на его же позицию: ты ни во что ставишь “вульгарных”, по твоему, маглов. Но отчего же ты тогда оказался бессилен перед моей матерью, столь презренной в твоих глазах (а отнюдь не в глазах самого Гарри). Не над матерью здесь издёвка, а над врагом.
Представьте, что я слышу от некоего “западника” – “Русский народ никогда не был способен к рациональному мышлению, он ленив, бездарен и необразован”. И в ответ на этот плевок, сдерживая ярость, говорю: “Вы, уважаемый оппонент, запамятовали, что именно этот неуч создал лучший танк Второй мировой войны и первым создал космическую технику”. Ну, честно ли будет на основании этого моего текста сказать, будто именно я считаю свой народ “бездарем и неучем”?
Вот два перевода этого текста: “– Никто не знает, почему ты, сражаясь со мной, слабеешь, – сказал Гарри. – Я ведь и сам себя не знаю. Мне ясно одно, почему ты не можешь меня убить. Моя мама отдала жизнь, чтобы спасти меня. Моя вульгарная мать-магла, – он дрожал от едва сдерживаемой ярости, – отвела от меня мою смерть. В прошлом году я видел тебя, твоё истинное лицо. Ты развалина. Ты еле жив. Твоя сила обернулась против тебя”[120]. Или: “– Никто не знает, почему ты потерял колдовские силы, когда пытался убить меня, – коротко ответил Гарри. – Я тоже не знаю. Но зато я знаю, почему ты не смог убить меня. Потому что моя мама отдала за меня свою жизнь. Моя обыкновенная, муглорождённая мама, – добавил он, дрожа от подавляемого гнева. – Она не дала тебе убить меня. А я видел тебя настоящего, в прошлом году. Ты – никуда не годная развалина. Ты чуть живой. Вот куда привели тебя твои колдовские силы”.
Когда я встречаю у православных авторов такого рода подделки – я и сам “дрожу от едва сдерживаемой ярости”. Потому что представляю себе ребёнка, который читал сказку про Гарри, а потом ему дали такого рода антипоттеровскую статью. Сможет ли ребёнок сказать, что просто “эта тетя” ошиблась, а не перенести своё вполне законное возмущение на все Православие как таковое?
Ещё одна женщина, ставшая на путь борьбы с Гарри Поттером ухитрилась извратить даже самую светлую страницу этой книги – “Гарри спас предсмертный сброс собственных магических возможностей в сторону мага-убийцы. Мать Гарри в свой смертный час не взывала к Богу. Она собрала всю свою ненависть, все свои угасающие колдовские силы и направила эту адскую смесь на защиту младенца”[121].
Вот где “фэнтэзи”. Вот где “триллер”. Вот где налицо психологическая травма. Ибо только контуженная душа, живущая в мире постоянных страхов, может так перетолковать текст Ролинг.
Вот все упоминания в этом тексте о смертном часе Лили Поттер (Гарри по крупицам вспоминает этот час, и потому его описания разбросаны по нескольким страницам): “Откуда-то издалека донёсся жуткий, пронзительный вопль мольбы… Я слышу, как перед смертью кричит моя мама, умоляет пощадить меня. Если бы вы вот так услышали последние слова мамы, вы бы их навсегда запомнили… В голове эхом отдавались крики матери: “Только не Гарри! Только не Гарри! Пожалуйста, я сделаю все, что угодно…” – “Отойди… Отойди, девчонка…””[122]. “А Волан-де-Морт шагнул к Лили Поттер, приказывая ей отойти в сторону, чтобы он мог убить Гарри… Она умоляла убить её вместо ребёнка, отказываясь оставить сына. И Волан-де-Морт убил и её тоже, прежде чем направить волшебную палочку на Гарри”. Сам убийца об этом говорит так: “Его мать погибла, пытаясь спасти его, и невольно дала ему защиту, которой, признаюсь, я не предусмотрел. Его мать оставила на нём след своей жертвы. Это очень древняя магия, и я должен был вспомнить…”[123]
Как видим, магические последствия произошли из вполне человеческого, жертвенного материнского порыва “невольно”. Увидеть в предсмертной мысли Лили Поттер “адскую смесь” может лишь предельно испуганный и оттого дезориентированный человек (или человек, вообще не читавший книги, но тем не менее пишущий на неё погромные рецензии; в первом случае он достоин соболезнования, во втором его поступок приходится характеризовать как неприличный)…
С каким же желанием осудить и испугаться нужно читать книжку, в которой раз за разом главный герой рискует собой, чтобы вызволить из беды своих друзей – и при этом сделать вывод: “Гарри и его друзья внеморальны”?[124]
Почему наши церковные пересуды и издания сегодня становятся школой злословия и ненависти, страха и осуждения? Почему всё новое перетолковывается в возможно худшую сторону? Чем же мы отличаемся от староверов, которые в былые века обличали “никониан” даже в том, что “Нынешние россияне, подобно латинам, аптеки и гофшпитали имеют, и в них всякия мерзости употребляют и людей мертвых на уды, аки зверии дивии терзают”[125]?
Знакомясь с антипотерровскими трудами монахинь, вспомнил я о знаменитом петровском указе, запрещавшем монахам держать в кельях бумагу и чернила: “Монахам никаких по кельям писем, как выписок из книг, так и гармоток совестных без собственного бдения настоятеля под жестоким на теле наказанием никому не писать, чернил и бумаги не держать, кроме тех, которым собственно от настоятеля для общедуховной пользы позволится; и того над монахи прилежно надзирать, понеже ничто так монашеского безмолвия не разоряет, как суетные их и тщетные письма. А ежели которому брату случится настоящая письма потреба, и тому писать в трапезе из общей чернильницы и на бумаге общей за собственным настоятеля своего позволением, а самовольно того не дерзать под жестоким наказанием”[126]. Может, всё же была в толика целесообразности в этой петровской реформе?…
Неужели непонятно, что увидев такого уровня полемику, увидев, чего боятся православные, люди перестанут вообще воспринимать какие бы то ни было предостережения из церковных уст: “вечно эти православные чего-то боятся: то переписи, то паспортов, то ИНН, то сказок!”.
“Настоятель храма (он просил не упоминать его имя и приход) объяснил причину неприятия книги православными верующими: “Гарри Поттер – провозвестник Антихриста. Он готовит почву для того, кто придёт подменить собой Христа! По Евангелию Иисус отверг искушения властью, хлебом к чудом, a Антихрист их обязательно примет. Чем орудует этот сказочный мальчишка? Власть – его волшебная палочка, хлеб – это его богатства, чудо – его волшебство, с помощью которого он овладевает душами наших детей. Видите? Все признаки налицо! Мы, служители Православия, приложим все силы для того, чтобы не допустить в трепетные сердца смиренных чад богомерзкое заграничное изобретение””[127].
Не верю я, что священник мог говорить на таком жутком жаргоне. О “трепетных сердцах смиренных чад” настоящие, живые священники не говорят; так выражаются только герои газетных очерков на церковные темы.
А по сути – много же “предтеч антихриста” выстраивается! Все сказочные герои, которые держали в руках волшебные палочки – у всех у них, оказывается “все признаки налицо”[128]!
Нет, не сказки Ролинг я защищаю. По прочтении подобных анти-ролинговских опусов мне кажется необходимым защитить честь своей родной Церкви – от имени которой говорят ложь и дурь. И неумностью своих протестов делают прекрасную рекламу хулимой ими сказке и приносят дополнительную прибыль её издателям.
Вот диалог “поттероборца” с православным богословом С. Худиевым на интернет-форуме:
– Пока что ни Вы, ни кто-либо из Ваших сторонников не изложили своей точки зрения: в чём же причины коллективного помешательства детей на её книгах?
– В том, что они дети. Я помню себя ребёнком – мы каждые полгода на чём-нибудь помешивались. После фильма “про Робин Гуда” бегали с деревянными мечами (помню, мне набили пару синяков), после “мушкетёров” – вовсю дрались на шпагах (боюсь, что в масштабах страны даже выкололи один-два глаза). “Поттеромания”, по крайней мере, не требует острых и тяжёлых предметов.
– К чему может привести “поттеромания” (игрушечная магия), как массовое явление, охватившее весь христианский мир?
– Да ни к чему. К чему привела “робингудомания” или “мушкетеромания”? А вот к чему привела “поттерофобия”, уже видно – людей оттолкнули от Церкви, враги христианства ликуют и смакуют “ведьмоискательские” высказывания христиан… Существует интенсивная кампания по выставлению христиан агрессивными, неумными и недобросовестными людьми – это есть на самом деле. Существуют ценнейшие услуги, оказанные антихристианской пропаганде. За такие услуги надо награждать какой-нибудь вольтеровской премией… Все антихристианские сайты с криками радости цитируют антипоттеровские заявления христиан – ну мы же вам говорили, какие они, эти христиане[129].
Открою маленькую тайну: летом 2002 года я предлагал издательству “Росмэн” (тому самому издательству, которое издаёт русские переводы “Гарри Поттера”) выпустить эту мою брошюрку. “Росмэн” отказался. Наверно, это оказалась не та церковная реакция, которую издатели сочли для себя интересной.
Кому и чем опасна эта сказка?
“Понарошку” дети в волшебников играют и без книг Ролинг (и вновь напомню: это книги не для пятилеток, а для 11-13-летних. Они даже карандашами будут не играть, а только шутить). Если дети будут “играть” в Гарри Поттера и волшебников – в этом нет беды. Ну, возьмут малыши на переменке школьную указку, направят друг на дружку и крикнут “Замри!”. Все понимают: это “понарошку”. Тем, кто будет лишь “цитировать” Ролинг, разыгрывать сценки из её уроков волшебства, вряд ли что-то грозит (во всяком случае не больше, чем любой девочке, играющей в фею).
Уже полгода я при встречах со школьниками спрашиваю их – есть ли у них знакомые сверстники, которые, прочитав “Гарри Поттера”, заинтересовались магией и колдовством. Пока я встречал лишь отрицательные ответы.
Порой борцы с “Гарри Поттером” приводят данные каких-то социологических опросов в западном мире, из коих следует, что среди детей, прочитавших эту сказку, заметно больший процент тех, кто прибегал к магической практике. Однако эти исследования ничего не говорят о том, что было первично: дети обращались в этой практике вследствие прочтения “Гарри Поттера”, или же они обратились к этой книжке потому, что ещё раньше интересовались всем волшебно-магическим.
Опасность может подстерегать ребят постарше – тех, кто не воспримет эту книгу всерьёз.
Они-то прекрасно понимают, что рецепты от Гарри Поттера несерьёзны и недейственны. Но после того, как неожиданная сказка (неожиданная, ибо себя-то они уже считали переросшими время сказок) вновь разбудит в них угасший было интерес к миру волшебства, они могут попробовать найти что-то более реальное. И начнут своё путешествие по закоулкам “эзотерики”.
Светская педагогика, увы, не сможет их остановить. В её арсенале нет добротного запаса ни решимости, ни аргументов для разоблачения нынешней моды на магию, астрологию, “звенящие кедры” и прочий каббало-буддизм.
И тут только Церковь может заговорить с этими “экспериментаторами” на понятном для них языке и сказать: мы ещё серьёзнее, чем вы, относимся к волшебству. И можем вам рассказать о своём опыте соприкосновения с ним и о том, в каком виде возвращаются некоторые “контактёры” из “зазеркалья”…
Можем рассказать, например, о странных приключениям человека, чьё имя дети наверняка уже слышали. Художник Николай Рерих с юности любил посещать спиритические сеансы. Сначала “почти безголовые” духи просто шалили: стучали по столу, пророчествовали помаленьку… Но со временем дело дошло до откровенных издёвок. И однажды контактирующие с Рерихами духи (“махатмы”) заявили, что для удобства общения с ними люди должны жевать мускус. Что это такое? – “Мускус есть выделение моче-полового аппарата. Сам мускус, если принят в достаточном количестве, сообщает моче характерный запах. Кроме того, моча мускусных баранов имеет сильный запах, отчасти напоминающий мускус. Мочевой канал находится в непосредственной близости от мешка, содержащего мускус”[130]. “Мускус, согласно Высшему Утверждению, относится к Солнцу, а не к Венере… По запаху этих отложений, оставляемых самцами на кустах и скалах, самки находят их в сезон спаривания”[131]…
Как писал ещё римский поэт Левий:
Кто приворотных ищет
средств,
Тому для зелья годно всё:
Кубарь, тряпица, ноготок,
Сучки, травинки, корешки,
Двухвостой ящерицы срам
И жеребячьей страсти сласть
[132].
Если бы юной Елене Рерих сказали, что после нескольких лет посещения спиритических сеансов она дойдёт до того, что будет есть выделения мочеполовой системы барана – она бы, наверно, возмутилась. Но этот экстравагантный совет духи дали ей не сразу, а тогда, когда её душа уже была достаточно растрёпана. Настолько, что уже готова питаться семенными выделениями млекопитающих (барана и бобра), а “великой истиной” считать призыв “рассматривать людей, как пешек в большой игре”[133].
Ей, напоённой мускусом и убеждённой в том, что она принадлежит к “высшей расе”, сообщается, что “Когда колесница направлена ко благу, то возница не отвечает за раздавленных червей”[134]. Не только естественное чувство брезгливости, но и не менее естественное нравственное чувство потихонечку атрофируются в ней. Вот её реакция на диспут, который (в одном из рериховских кружков в Америке), обсуждал следующую ситуацию: “Один фабрикант и большой благотворитель шёл по дороге. Впереди него, заплетаясь ногами, передвигался пьяный нищий, из-за поворота неожиданно вывернулся автомобиль и смял пьяницу. Вопрос – должен ли был фабрикант броситься спасать нищего и рисковать при этом жизнью или же он был прав, воздержавшись от возможности самоубийства. Учитель-американец утверждал, что фабрикант, несший на себе ответственность за существование множества рабочих, поступил правильно, сохранив свою жизнь. Но в обществе поднялась буря негодования и утверждалось, что человек не должен рассуждать, но обязан жертвовать собою ради ближнего. Но, конечно, подобные сознания ещё не вышли из приготовительного класса и не могут понять, что каждая жертва должна быть осмысленна. Потому скажем, что человек должен везде, где может, помогать своему ближнему, но рисковать своею жизнью он может лишь в том случае, если он не несёт большой ответственности. Было бы тяжкою утратою для всего человечества, если бы люди, несущие благо всему человечеству, безрассудно рисковали своею жизнью. Но если мы будем говорить массам, то мы должны сказать, что человек всегда и во всём должен спешить на помощь своему ближнему”[135].
Как видим, Елена Рерих хорошо бы училась в “Слизерине”…
Впрочем, о Рерихах я вспоминал не только когда знакомился с “Гарри Поттером”, но и когда читал “Властелина Колец”. Там упоминаются пещеры Мории, в которых обитает “древнее зло”. А Рерихи постоянно твердили, что дух, с которым они контактируют, – это “владыка Мория”. И живёт он вместе с другими “махатмами” в Шамбале – в тайном пещерном городе Тибета…
Так что, если не хочешь навсегда остаться в “пещерах Мори”, не подходи, малыш, к прилавкам с “эзотерической макулатурой” и “восточными амулетами”, – так закончил бы я эту свою беседу…
И чем более душной будет становиться атмосфера в каждом следующем томе Ролинг, тем убедительнее будет звучать церковное предупреждение: пропасть, по краю которой ходят маги – реальна. И маги – реальны. Но не причастие к крови Гарри Поттера (в 4-ом томе именно это делает чёрный колдун Волан-де-Морт ради своего воскресения) защищает от заклятий, а причастие к крови Того неназванного в книге Спасителя, Чьё Рождество и Воскресение (Пасху) всё же празднуют ученики волшебной школы[136].
Именно поэтому простое слово церковного осуждения перед лицом этих книг было бы неуместно. Ведь только Церковь может сказать: всё, написанное в этих книжках – больше, чем игра, и реальнее, нежели вымысел. Незримый мир и в самом деле – есть. Мир духов рядом, дверь не на запоре…[137]
В этом духовном мире идёт война. От злых чар защищает любовь. Высшая любовь – это любовь Бога к людям. Эта любовь излилась на нас через Крест Господень. Так ограждай себя им! Добрый наставник Гарри говорит ему – “Я не уйду из школы, пока в школе останется хоть один человек, который будет мне доверять. И ещё запомните: здесь, в Хогвартсе, тот, кто просил о помощи, всегда её получал”. Вот так и ты доверяй Богу и помни о Нём. Эта твоя память о Нём пусть перерастает в молитву к Нему. И где бы ты ни находился – эта молитва защитит тебя от чародеев.
Почему молитва сильнее? Да потому что колдун приказывает духам, которых он связал своими чарами. А там, где приказы – там нет любви. Молитва же – это просьба, это свободное обращение к тому, кто Выше, в надежде на свободный же Его любовный отзыв. И хотя бы потому в иерархии любви молящиеся (“благослови их Господь!”[138]) выше и сильнее колдующих. Кстати, в самую страшную минуту (воскрешения Волан-де-Морта) Гарри – молится…
Христианский педагог мог бы из этой книжки перенести детей к реалиям своей веры. “Вы уже знаете, что именно жертвенная любовь матери спасла маленького Гарри от злого колдуна? А знаете, ведь так и в христианстве говорят: молитва матери со дна морского достаёт, из мёртвых воскрешает… А хотите, я вам песенку напою, которую недавно в монастыре услышал. Слушайте: “Если мать ещё живая, счастлив ты, что на земле есть кому, переживая, помолиться о тебе”... Гарри простил предателя Питера Педдигрю? А знаете, в нашей истории был однажды Человек, Который смог простить своего предателя. В своей проповеди Он сказал “благословляйте ненавидящих вас”. Обсудим, почему месть не всегда уместна?”.
Книжки про Гарри Поттера дают церковному педагогу повод поговорить с детьми о главном – не о праздничных тропарях и не о символическом значении какого-нибудь церковного предмета, а о том, от чего и как нас спас Христос.
В книге Ролинг самые жуткие существа – это безликие палачи-дементоры (разрушающие разум), жаждущие высосать из человека всю его душу: “Они заставляют человека вновь переживать самые тяжёлые моменты в своей жизни и затем, обессилев, захлебнуться собственным отчаянием”. Спастись от них можно, только если вспомнить самую счастливую минуту своей жизни…
Как христианин я скажу: “дементоры” – это в общем-то реальность, знакомая христианам – “Ты будешь есть, и не будешь сыт, пустота будет внутри тебя” (Книга пророка Михея 6,14).
Но вот способ защиты от дементоров, предложенный в сказке, малореален. Если бы дементоры были лишь моим кошмаром, лишь порождением моих снов – то моя мысль была бы в состоянии разогнать их. Буддизм, считающий весь мир моей иллюзией, логично считает, что со злом надо бороться с помощью правильно перестроенной мысли… Но если зло надвигается на меня извне, если оно реально, если оно не с меня началось, если оно хочет меня подчинить себе – то не слишком ли слабы мои мысли, чтобы остановить вселенское зло? Кроме того, тот, кто способен высосать всю душу, тот не остановится и перед самым добрым переживанием этой души. Частичка ли спасет целое?
Тут нужна помощь извне – помощь от Того, над Кем не властны душегубы. Так что в минуту близости демона-дементора, в минуту отчаянности и опустошенности лучше обратиться не к прошлому (воспоминанию), а к Вечному, обратиться не к тому, что люблю я, а к Тому, Кто любит меня.